![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
spaniel9010085
Я ненавижу тебя. Я люблю тебя. Как так? Не знаю.
Знаю, что это так, – и худо мне, как на кресте.
____________________________________________________________________
Обращено, по всей видимости, к Лесбии, хотя она и не названа.
Крест, распространеннейшее римское орудие казни, разумеется, не имеет отношения к христианству, возникшему значительно позднее Катулла.)
P.S. Это самое знаменитое двустишие во всей латинской поэзии и самый плохой из моих переводов: здесь во второй строке (пентаметре) недопустимый лишний слог - союз "и".
Я сказала Гаспарову, что подумала при переводе: "На кресте уже не до счета слогов!" - то есть ритмический сбой должен подчеркнуть отчаяние. МЛГ ответил: "Это только романтику на кресте было не до счета слогов, а классик, будьте покойны, считал!"
38
Корнифиций, Катуллу очень худо,
И чем дальше, тем хуже, бог свидетель.
Что же, друг мой, ты медлишь с утешеньем?
Разве это так трудно? Непохоже.
Или наша любовь так мало стОит?
Я сержусь на тебя. Приди, скажи мне
Два-три слова, в которых больше грусти,
Чем в томах Симонидовых элегий.
60
Не львица ли в ливийских скалах? – нет, / хуже! –
Не страшная ли родила тебя / Сцилла
С такой безжалостной душой и злым / сердцем,
Что ты мольбу о помощи в беде / можешь
Оставить без ответа, не моргнув / глазом!
_______________________________________________________________________
Возможно, обращено к Корнифицию, не откликнувшемуся на предыдущее стихотворение.
P.S. Однако доказательств этому нет. В стихотворении не употреблены родовые формы, и вообще непонятно, к мужчине оно обращено или к женщине. Я постаралась так и перевести.
Ни в одном из известных мне переводов это не сохранено, все выбирают либо мужской род, либо женский. Вот для примера перевод М.Амелина:
Неужто ты Ливийскою рожден львицей
Иль вылез из урчащего дупла Скиллы,
Что уродился так жесток душой, гадок,
И смеешь вопиющего презреть голос
Безжалостным, ах, сердцем на краю бездны?
________________________________________________________________________
76
Если тому, кто о добрых делах своих вспоминает,
Радостно знать, что ему не в чем себя упрекнуть,
Что не запятнана совесть его нарушением клятвы,
Что не вводил он людей в богопротивный обман, –
Видно, Катулл, суждена тебе радость на долгие годы
В вознагражденье такой неблагодарной любви.
Ты себя вел безупречно. Все, что мог сделать, ты сделал;
Все, что мог сказать, ты безупречно сказал.
Все, что ты доверил душе недостойной, погибло...
Так почему ты никак не перестанешь страдать?
Вместо того, чтобы взять себя в руки и к жизни вернуться,
Ты против воли богов мучишься, как на кресте?
Трудно вдруг перестать любить, если любишь так долго.
Трудно, но надо: пойми, в этом спасенье твое,
Это твой долг пред собой, и этого нужно добиться.
Сбрось этот груз с души! Можешь, не можешь ли, – сбрось!
Боги! Если хоть раз вам случалось, над гибнущим сжалясь,
В самый отчаянный миг руку ему протянуть, –
В муки всмотритесь мои, и если чиста моя совесть –
Вырвите из меня этот проклятый недуг,
Что поселился в моей груди и убил в ней всю радость,
Словно параличом изнутри тело сковав.
Я уж давно не прошу, чтоб она меня вдруг полюбила
Или чтоб стала святой – где там! Молю об одном:
Об исцеленьи своем от этой мерзкой болезни.
Боги, спасите меня, сжальтесь, – ведь я заслужил!
42
Где вы, гендекасИллабы ? – бегите
Все ко мне, сколько вас ни есть, скорее!
Надо мной потаскуха шутки шутит,
Не желает вернуть мои бумаги!
Разве можно стерпеть такую наглость?
Все за ней, и потребуем вернуть их.
Как узнать ее? – это та, что ходит,
Как на сцене, и деланно смеется,
И похожа на галльскую собаку.
Окружайте ее, кричите громче:
«Проститутка, верни мои бумаги,
Отдавай мне бумаги, проститутка!»
Как об стенку горох! – ах ты скотина,
Тварь заразная! – нет, и это слабо!
Что ж, продолжим. Усилий не жалея,
Постараемся выдавить румянец
На бессовестной морде этой суки.
Три, четыре! Орите во все горло:
«Отдавай мне бумаги, проститутка!
Проститутка, верни мои бумаги!»
Нет, не действует. Что ж, изменим способ
И тогда, может быть, достигнем цели:
«Ты чиста, непорочна и достойна
Уваженья. Верни мои бумаги.»
____________________________________________________
В основе стихотворения - древний народный правовой обычай: вместо того, чтобы обращаться в суд, потерпевший мог собрать друзей, окружить обидчика в людном месте, хором выкрикнуть свою обиду и потребовать компенсации. Вместо друзей Катулл сзывает свои гендекасиллабы (одиннадцатисложные строки).
"Бумаги" - в подлиннике, конечно, "писчие дощечки".
84
Аррий всех веселил, говоря вместо «гения» – «хений»,
Вместо «героя» – «херой», вместо «герани» – «херань».
Сам он себя считал знатоком изысканной речи:
«Ты, – говорил он, – херой, ты у нас хений, браток!»
Я полагаю, что так и в семье у него говорили:
Бабка по матери, мать, вольноотпущенник-дед...
Словом, после того, как Аррий был в Сирию послан,
Для утомленных ушей отдых желанный настал,
Снова им стало легко, опасенья и страхи исчезли...
Вдруг долетела до нас страшная, черная весть:
Это случилось, едва он достиг Ионийского моря.
Греции больше нет. Хрецией стала она.
______________________________________________________________
Насмешка над вульгарным произношением (и низким происхождением) некоего Аррия. Видимо, имеется в виду Кв. Аррий, второстепенный оратор «из подручных Красса», упоминаемый Цицероном. «В Сирию послан он был» – вероятно, в походе Красса на Парфию, начавшемся осенью 55 г.
В оригинале Аррий вместо «commoda» произносит «chommoda», вместо «insidias» – «hinsidias», Ионийское море называет «Хионийским». Эта манера произношения развилась в латинском языке в I в. до н.э. (отчасти под греческим влиянием), была предметом живых обсуждений (Варрон, Цезарь, Цицерон) и обычно считалась вульгарной.
В переводе, имеющем целью сохранить юмор и живость подлинника, эта черта должна быть заменена какой-либо другой, бытующей в русском просторечии. В нашем переводе это замена смычного «Г» фрикативным (которое за неимением соответствующей буквы в русском алфавите принято передавать буквой «Х»). (Идея заимствована у А.Волохонского.)
11
Спутники мои Фурий и Аврелий,
Вижу, вы за мной по пятам пойдете
Хоть на край земли, где о брег индийский
Плещутся волны;
К сакам ли пойду, к томным ли арабам,
В сёла ли гиркан, к лучникам-парфянам,
В край ли, где течет Нил семирукавный,
Красящий море,
Или, перейдя кручи Альп, увижу
Славные следы Цезаря-героя,
Галлию и Рейн, и за страшным морем
Землю британнов –
Всюду вы за мной следовать готовы,
Ни жара, ни снег вас не остановят;
Хорошо, я дам вам ответ для милой,
Злой и короткий:
Блядунов своих пусть и дальше тешит,
Пусть ложится хоть с тремястами сразу,
Никого из них не любя, но всем им
Чресла ломая;
Только пусть не ждет, не мечтает больше
О моей любви, что убита ею,
Как цветок, что рос возле самой пашни,
Срезанный плугом.
_____________________________________________________
Считается, что это последнее из стихотворений, посвященных Лесбии, хотя имя ее здесь и не названо. Для переклички с первым из этих стихотворений, № 51, оно написано сапфической строфой.
Дата – не раньше 55 г. (первый поход Цезаря в Британию). Адресаты – видимо, те же, с которыми Катулл бранится в № 16. Все стихотворение образует одну фразу в 24 строки.
Спутники – так называлась свита римских должностных лиц в провинциях, таким «спутником» сам Катулл ездил в Вифинию при Меммии. Здесь Катулл воображает себя полководцем или спутником полководца на одном из краев римского света – в Парфии, на которую готовил поход Красс (гирканы у южного берега Каспийского моря и саки в Средней Азии были парфянскими союзниками), в Египте, где в это время наводил порядок Габиний (а из Египта открывался путь к «арабам нежным» Южной Аравии, страны благовоний), в Галлии, откуда в этом году Цезарь делал первые вылазки за Рейн в Германию и за Ла-Манш в Британию.
И обращение к «спутникам», и восхваление Цезаря с его «славными следами» явно ироничны, более того – полны скрытой злости, которая в течение географических описаний ждет своего часа и ближе к концу стихотворения наконец прорывается.
Смысл здесь, по-видимому, в том, что «спутники» присланы Лесбией, они передали поэту ее предложение о примирении и теперь преследуют его, домогаясь ответа. Вероятно, и упоминаемые любовники Лесбии – они же.
53
Заседание вышло презабавным:
Там мой Кальв выступал с блестящей речью
О Ватинии и его злодействах;
Вдруг из публики раздается голос:
«Ростом с хрен, а гляди, какой оратор!»
_____________________________________________________
Кальв - это Лициний из № 50, друг Катулла.
П.Ватиний был одним из самых заметных карьеристов-цезарианцев. (...) Стал претором в 55 г., перебив эту должность у Катона Младшего, что было большим политическим скандалом. Кальв выступал с речами против Ватиния не меньше трех раз – по-видимому, в 58 г. с обвинением в насилии против претора Меммия, будущего начальника Катулла в Вифинии; в 56 г., одновременно с Цицероном; в 54 г., с обвинением в подкупах при добывании претуры предыдущего года. Эти речи его пользовались наибольшей славой и читались еще через полтораста лет (...). Какая из этих речей дала повод для стихотворения Катулла, неизвестно.
Заключительная строка подлинника «Di magni, salaputium disertum!» («Бог ты мой, salaputium-то красноречив!») содержит любопытное слово, которое в латинских источниках не встречается больше нигде (кроме цитат из самого Катулла). «Кальв был маленького роста, за что и Катулл в стихах называет его salaputium disertum», – пишет Сенека Старший. Видимо, это слово малопристойно, и его принято условно переводить как «шиш» или «хрен». Не отсюда ли изобретенное насмешником Свифтом слово « л и л и п у т » ?
93
Цезарь, мне безразлично, черный вы или белый,
И уж совсем все равно – нравлюсь я вам или нет.
_______________________________________________________________
P.S. Из предисловия к книге: "Объявив своей целью естественность и легкость языка, я теряю некоторые детали подлинника: одни упускаю ненамеренно, другие сознательно заменяю более привычными для нас. И тогда... единое латинское «ты» в некоторых случаях превращается в «вы» (чтобы обращение, скажем, к Цезарю передавало дистанцию, отделявшую молодого поэта от могущественного политика: «ты» звучало бы здесь либо литературно-условно, либо неоправданно фамильярно). Как ни спорно это решение, мне оно кажется легитимным".
105
<На Мамурру>
Хрен пытается влезть на Пимплейскую гору, но тщетно:
Музы его как спихнут вилами вниз головой!
_________________________________________________________________
Пи(м)плейская гора – в Пиерии, македонской области, посвященной Музам. Смысл стихотворения в том, что его герой пытается заниматься творчеством, но с плачевными результатами.
96
Если безмолвные тени слышат наши рыданья
И благодарны живым за непритворную боль,
За нежеланье смириться с утратой, за верную память,
Где оживают друзья и воскресает любовь, –
Верю, что ранняя смерть для Квинтилии стала не горем,
Но утешением, Кальв, – ибо ты любишь ее.
____________________________________________________________________
Стихи самого Кальва, посвященные памяти его юной жены Квинтилии, сохранились лишь в виде кратких фрагментов.
Я ненавижу тебя. Я люблю тебя. Как так? Не знаю.
Знаю, что это так, – и худо мне, как на кресте.
____________________________________________________________________
Обращено, по всей видимости, к Лесбии, хотя она и не названа.
Крест, распространеннейшее римское орудие казни, разумеется, не имеет отношения к христианству, возникшему значительно позднее Катулла.)
P.S. Это самое знаменитое двустишие во всей латинской поэзии и самый плохой из моих переводов: здесь во второй строке (пентаметре) недопустимый лишний слог - союз "и".
Я сказала Гаспарову, что подумала при переводе: "На кресте уже не до счета слогов!" - то есть ритмический сбой должен подчеркнуть отчаяние. МЛГ ответил: "Это только романтику на кресте было не до счета слогов, а классик, будьте покойны, считал!"
38
Корнифиций, Катуллу очень худо,
И чем дальше, тем хуже, бог свидетель.
Что же, друг мой, ты медлишь с утешеньем?
Разве это так трудно? Непохоже.
Или наша любовь так мало стОит?
Я сержусь на тебя. Приди, скажи мне
Два-три слова, в которых больше грусти,
Чем в томах Симонидовых элегий.
60
Не львица ли в ливийских скалах? – нет, / хуже! –
Не страшная ли родила тебя / Сцилла
С такой безжалостной душой и злым / сердцем,
Что ты мольбу о помощи в беде / можешь
Оставить без ответа, не моргнув / глазом!
_______________________________________________________________________
Возможно, обращено к Корнифицию, не откликнувшемуся на предыдущее стихотворение.
P.S. Однако доказательств этому нет. В стихотворении не употреблены родовые формы, и вообще непонятно, к мужчине оно обращено или к женщине. Я постаралась так и перевести.
Ни в одном из известных мне переводов это не сохранено, все выбирают либо мужской род, либо женский. Вот для примера перевод М.Амелина:
Неужто ты Ливийскою рожден львицей
Иль вылез из урчащего дупла Скиллы,
Что уродился так жесток душой, гадок,
И смеешь вопиющего презреть голос
Безжалостным, ах, сердцем на краю бездны?
________________________________________________________________________
76
Если тому, кто о добрых делах своих вспоминает,
Радостно знать, что ему не в чем себя упрекнуть,
Что не запятнана совесть его нарушением клятвы,
Что не вводил он людей в богопротивный обман, –
Видно, Катулл, суждена тебе радость на долгие годы
В вознагражденье такой неблагодарной любви.
Ты себя вел безупречно. Все, что мог сделать, ты сделал;
Все, что мог сказать, ты безупречно сказал.
Все, что ты доверил душе недостойной, погибло...
Так почему ты никак не перестанешь страдать?
Вместо того, чтобы взять себя в руки и к жизни вернуться,
Ты против воли богов мучишься, как на кресте?
Трудно вдруг перестать любить, если любишь так долго.
Трудно, но надо: пойми, в этом спасенье твое,
Это твой долг пред собой, и этого нужно добиться.
Сбрось этот груз с души! Можешь, не можешь ли, – сбрось!
Боги! Если хоть раз вам случалось, над гибнущим сжалясь,
В самый отчаянный миг руку ему протянуть, –
В муки всмотритесь мои, и если чиста моя совесть –
Вырвите из меня этот проклятый недуг,
Что поселился в моей груди и убил в ней всю радость,
Словно параличом изнутри тело сковав.
Я уж давно не прошу, чтоб она меня вдруг полюбила
Или чтоб стала святой – где там! Молю об одном:
Об исцеленьи своем от этой мерзкой болезни.
Боги, спасите меня, сжальтесь, – ведь я заслужил!
42
Где вы, гендекасИллабы ? – бегите
Все ко мне, сколько вас ни есть, скорее!
Надо мной потаскуха шутки шутит,
Не желает вернуть мои бумаги!
Разве можно стерпеть такую наглость?
Все за ней, и потребуем вернуть их.
Как узнать ее? – это та, что ходит,
Как на сцене, и деланно смеется,
И похожа на галльскую собаку.
Окружайте ее, кричите громче:
«Проститутка, верни мои бумаги,
Отдавай мне бумаги, проститутка!»
Как об стенку горох! – ах ты скотина,
Тварь заразная! – нет, и это слабо!
Что ж, продолжим. Усилий не жалея,
Постараемся выдавить румянец
На бессовестной морде этой суки.
Три, четыре! Орите во все горло:
«Отдавай мне бумаги, проститутка!
Проститутка, верни мои бумаги!»
Нет, не действует. Что ж, изменим способ
И тогда, может быть, достигнем цели:
«Ты чиста, непорочна и достойна
Уваженья. Верни мои бумаги.»
____________________________________________________
В основе стихотворения - древний народный правовой обычай: вместо того, чтобы обращаться в суд, потерпевший мог собрать друзей, окружить обидчика в людном месте, хором выкрикнуть свою обиду и потребовать компенсации. Вместо друзей Катулл сзывает свои гендекасиллабы (одиннадцатисложные строки).
"Бумаги" - в подлиннике, конечно, "писчие дощечки".
84
Аррий всех веселил, говоря вместо «гения» – «хений»,
Вместо «героя» – «херой», вместо «герани» – «херань».
Сам он себя считал знатоком изысканной речи:
«Ты, – говорил он, – херой, ты у нас хений, браток!»
Я полагаю, что так и в семье у него говорили:
Бабка по матери, мать, вольноотпущенник-дед...
Словом, после того, как Аррий был в Сирию послан,
Для утомленных ушей отдых желанный настал,
Снова им стало легко, опасенья и страхи исчезли...
Вдруг долетела до нас страшная, черная весть:
Это случилось, едва он достиг Ионийского моря.
Греции больше нет. Хрецией стала она.
______________________________________________________________
Насмешка над вульгарным произношением (и низким происхождением) некоего Аррия. Видимо, имеется в виду Кв. Аррий, второстепенный оратор «из подручных Красса», упоминаемый Цицероном. «В Сирию послан он был» – вероятно, в походе Красса на Парфию, начавшемся осенью 55 г.
В оригинале Аррий вместо «commoda» произносит «chommoda», вместо «insidias» – «hinsidias», Ионийское море называет «Хионийским». Эта манера произношения развилась в латинском языке в I в. до н.э. (отчасти под греческим влиянием), была предметом живых обсуждений (Варрон, Цезарь, Цицерон) и обычно считалась вульгарной.
В переводе, имеющем целью сохранить юмор и живость подлинника, эта черта должна быть заменена какой-либо другой, бытующей в русском просторечии. В нашем переводе это замена смычного «Г» фрикативным (которое за неимением соответствующей буквы в русском алфавите принято передавать буквой «Х»). (Идея заимствована у А.Волохонского.)
11
Спутники мои Фурий и Аврелий,
Вижу, вы за мной по пятам пойдете
Хоть на край земли, где о брег индийский
Плещутся волны;
К сакам ли пойду, к томным ли арабам,
В сёла ли гиркан, к лучникам-парфянам,
В край ли, где течет Нил семирукавный,
Красящий море,
Или, перейдя кручи Альп, увижу
Славные следы Цезаря-героя,
Галлию и Рейн, и за страшным морем
Землю британнов –
Всюду вы за мной следовать готовы,
Ни жара, ни снег вас не остановят;
Хорошо, я дам вам ответ для милой,
Злой и короткий:
Блядунов своих пусть и дальше тешит,
Пусть ложится хоть с тремястами сразу,
Никого из них не любя, но всем им
Чресла ломая;
Только пусть не ждет, не мечтает больше
О моей любви, что убита ею,
Как цветок, что рос возле самой пашни,
Срезанный плугом.
_____________________________________________________
Считается, что это последнее из стихотворений, посвященных Лесбии, хотя имя ее здесь и не названо. Для переклички с первым из этих стихотворений, № 51, оно написано сапфической строфой.
Дата – не раньше 55 г. (первый поход Цезаря в Британию). Адресаты – видимо, те же, с которыми Катулл бранится в № 16. Все стихотворение образует одну фразу в 24 строки.
Спутники – так называлась свита римских должностных лиц в провинциях, таким «спутником» сам Катулл ездил в Вифинию при Меммии. Здесь Катулл воображает себя полководцем или спутником полководца на одном из краев римского света – в Парфии, на которую готовил поход Красс (гирканы у южного берега Каспийского моря и саки в Средней Азии были парфянскими союзниками), в Египте, где в это время наводил порядок Габиний (а из Египта открывался путь к «арабам нежным» Южной Аравии, страны благовоний), в Галлии, откуда в этом году Цезарь делал первые вылазки за Рейн в Германию и за Ла-Манш в Британию.
И обращение к «спутникам», и восхваление Цезаря с его «славными следами» явно ироничны, более того – полны скрытой злости, которая в течение географических описаний ждет своего часа и ближе к концу стихотворения наконец прорывается.
Смысл здесь, по-видимому, в том, что «спутники» присланы Лесбией, они передали поэту ее предложение о примирении и теперь преследуют его, домогаясь ответа. Вероятно, и упоминаемые любовники Лесбии – они же.
53
Заседание вышло презабавным:
Там мой Кальв выступал с блестящей речью
О Ватинии и его злодействах;
Вдруг из публики раздается голос:
«Ростом с хрен, а гляди, какой оратор!»
_____________________________________________________
Кальв - это Лициний из № 50, друг Катулла.
П.Ватиний был одним из самых заметных карьеристов-цезарианцев. (...) Стал претором в 55 г., перебив эту должность у Катона Младшего, что было большим политическим скандалом. Кальв выступал с речами против Ватиния не меньше трех раз – по-видимому, в 58 г. с обвинением в насилии против претора Меммия, будущего начальника Катулла в Вифинии; в 56 г., одновременно с Цицероном; в 54 г., с обвинением в подкупах при добывании претуры предыдущего года. Эти речи его пользовались наибольшей славой и читались еще через полтораста лет (...). Какая из этих речей дала повод для стихотворения Катулла, неизвестно.
Заключительная строка подлинника «Di magni, salaputium disertum!» («Бог ты мой, salaputium-то красноречив!») содержит любопытное слово, которое в латинских источниках не встречается больше нигде (кроме цитат из самого Катулла). «Кальв был маленького роста, за что и Катулл в стихах называет его salaputium disertum», – пишет Сенека Старший. Видимо, это слово малопристойно, и его принято условно переводить как «шиш» или «хрен». Не отсюда ли изобретенное насмешником Свифтом слово « л и л и п у т » ?
93
Цезарь, мне безразлично, черный вы или белый,
И уж совсем все равно – нравлюсь я вам или нет.
_______________________________________________________________
P.S. Из предисловия к книге: "Объявив своей целью естественность и легкость языка, я теряю некоторые детали подлинника: одни упускаю ненамеренно, другие сознательно заменяю более привычными для нас. И тогда... единое латинское «ты» в некоторых случаях превращается в «вы» (чтобы обращение, скажем, к Цезарю передавало дистанцию, отделявшую молодого поэта от могущественного политика: «ты» звучало бы здесь либо литературно-условно, либо неоправданно фамильярно). Как ни спорно это решение, мне оно кажется легитимным".
105
<На Мамурру>
Хрен пытается влезть на Пимплейскую гору, но тщетно:
Музы его как спихнут вилами вниз головой!
_________________________________________________________________
Пи(м)плейская гора – в Пиерии, македонской области, посвященной Музам. Смысл стихотворения в том, что его герой пытается заниматься творчеством, но с плачевными результатами.
96
Если безмолвные тени слышат наши рыданья
И благодарны живым за непритворную боль,
За нежеланье смириться с утратой, за верную память,
Где оживают друзья и воскресает любовь, –
Верю, что ранняя смерть для Квинтилии стала не горем,
Но утешением, Кальв, – ибо ты любишь ее.
____________________________________________________________________
Стихи самого Кальва, посвященные памяти его юной жены Квинтилии, сохранились лишь в виде кратких фрагментов.
