![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
spaniel90100№ 16
Детям до 16 лет не рекомендуется.
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус,
Два развратника, Фурий и Аврелий!
Оттого, что мои стихи игривы,
Вам почудилось, будто я нескромен?
Что за вздор! Целомудренным и скромным
Должен быть сам поэт, но не стихи же!
Небольшая игривость придает им
Остроту, обаянье и способность
Разжигать нестерпимое желанье –
Не у пылких и без того подростков:
У мужей бородатых и солидных,
Что и членом-то лишний раз не двинут.
Что же вы – прочитав о сотнях тысяч
Поцелуев, сочли меня кастратом?
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус!
__________________________________________________
* Это и отповедь Фурию и Аврелию (с которыми Катулл перебранивается и в некоторых других стихах), и яркий поэтический манифест («Целомудренным и скромным должен быть сам поэт, но не стихи же!»), и – самое любопытное – логический парадокс типа «Все критяне лжецы»: «Стихи мои непристойны, а я чист – но если вы решите, что я чист, то я накажу вас крайне непристойно – но ведь и это только стихи! Каков же я на самом деле?..»
Строчки 5 – 6 получили широчайшую популярность в латинской литературе.
110
Авфиллена! Достойных подруг нельзя не восславить:
Сколько назначат – берут, что обещали – дают.
Ты же вечно берешь и уходишь, не выполнив долга –
Это обман и грабеж, равных которому нет.
Честная держит слово, а скромная не обещает.
Но обещать и не дать, деньги вперед получив –
Это уж полный разврат! Такое гнусное блядство
Может позволить себе только последняя блядь.
_________________________________________________________________
P.S. Этого стихотворения в книге нет.
8
Катулл, кончай терзаться на пустом месте.
Что кончено, то кончено, – о чем думать?
Когда-то было светлым для тебя солнце –
Когда ты радостно бежал на зов девы,
Которую любил, как никого в мире;
Когда ты в восхищении играл с нею,
Желавшею того, чего и ты жаждал,
Тогда и было светлым для тебя солнце.
Теперь она не хочет – брось и ты мысли
О том, что не вернется. Не страдай даром,
Наоборот, будь тверд и все стерпи стойко.
Прощай, о дева. Все снесет Катулл стойко,
Не будет ни о чем тебя просить – тут-то
Сама начнешь казниться и придешь в ужас,
Увидев, что осталось от твоей жизни.
Кому ты будешь в радость? Кто теперь будет
Тобою любоваться, называть милой?
Кого ты будешь целовать, кусать в губы? –
Э, нет, Катулл, решил быть твердым – будь твердым!
____________________________________________________________________________
Героиня – по-видимому, Лесбия. Примечательно, что здесь нет обычного катулловского мотива – упоминаний об изменах возлюбленной. То есть, вероятно, это лишь начало их разрыва, и Катуллу еще только предстоит узнать об изменах Лесбии, но это случится очень скоро – к следующему стихотворению.
Написано редким размером – «хромым ямбом».
77
Руф, я верил тебе, я считал тебя другом – все даром!
Даром? О нет, цена слишком высокой была!
Ты меня предал; твое вероломство прожгло мне всю печень,
Ибо ты отнял все, что было дорого мне.
Как же бесславен конец нашей дружбы, казавшейся вечной;
Как же мучителен яд горестной жизни моей.
_________________________________________________________________________________
Обращено, по всей видимости, к оратору Марку Целию Руфу, ставшему любовником Лесбии-Клодии.
Их связь известна из истории, так как имела громкое продолжение: «В 56 г., уже вдовою, она [Клодия] обвинила своего молодого любовника Целия Руфа в попытке отравить ее, защитником Целия выступил Цицерон, враг обоих Клодииных братьев, и в своей речи «За Целия» начертил такой портрет Клодии, эмансипированной женщины без стыда и совести, напоказ щеголяющей развратом, что этот образ прочно запомнился потомству...» («Гай Валерий Катулл Веронский», с. 196–197).
72
Ты говорила когда-то, что лишь о Катулле мечтаешь,
Даже Юпитер – и тот мил тебе меньше меня.
Как ты была дорога мне! – не так, как плебею подружка,
Но как родному отцу дороги дети его.
Лесбия, я прозрел. И пусть я горю все сильнее –
Знай, что с этих пор я презираю тебя.
Спросишь – как так? – отвечу: влюбленный в ответ на обиду
Не перестанет любить, но перестанет ценить.
___________________________________________________________________________________
Это – мучительное усилие выработать терминологию для описания эмоций и отношений.
В последней строке – ключевая оппозиция любви-желания (amare) и любви – доброго отношения (bene velle), которая встречается затем и в № 75.
46
О как пахнет весной и теплым ветром,
Как безропотно бури равноденствий
Уступили весеннему Зефиру!
В путь, Катулл! От фригийских гор и пастбищ,
От Никеи с ее тяжелым зноем
И роскошной землей – лети к великим
Городам славной Азии! Как сладко
Бьется сердце в предчувствии свободы,
Как по странствиям ноги стосковались!
До свиданья, друзья мои. Мы вместе
Уезжали – а возвратимся порознь,
И по-разному, и – боюсь – нескоро.
____________________________________________________
На отъезд из Вифинии весной 56 г. в свите Меммия. Вифиния с ее главным городом Никеей была страной плодородной, но полуварварской и разоренной недавней войною, обратный же путь лежал мимо старинных греческих городов эгейского берега Малой Азии, всегда привлекавших внимание римских туристов. Морской сезон на Средиземном море открывался в середине марта, но в равноденствия и в солнцеворот перебивался опасными бурями. Весенний западный ветер Зефир считался при этом более «добрым» у римлян, чем у греков, потому что на Италию он дул с моря, а на Эгейское море с холодных гор Пинда.
Вероятно, поездка Катулла в Вифинию в свите претора Меммия имела двойную цель: с одной стороны – обогатиться и обеспечить себе возможность дальнейшей карьеры, а с другой стороны – забыть неверную Лесбию. По-видимому, ни одна из целей не была достигнута: последнее стихотворение о Лесбии датируется уже 55 годом до н.э., а что касается обогащения, то Катулл в нескольких стихотворениях (не вошедших в наше издание) жалуется, что поездка принесла ему вместо наживы одни лишения, и честит своего начальника. Создается впечатление, что и отъезд Катулла из Вифинии был внезапным и самовольным (что, вероятно, ухудшило перспективы дальнейшей карьеры).
P.S.
Отголоски этого стихотворения:
1. К трубам серебряным Азии вечно летящая - Армения, Армения! (Мандельштам) - Ad claras Asiae volemus urbes.
2. У Цветаевой в "Поэме воздуха" через строчку: "Предзноб блаженства" и "бури равноденствий". Я перевела "Бьется сердце в предчувствии", а у Катулла "mens prae-trepidans", именно "пред-зноб"! (См. "Записи и выписки", стр. 396)
43
Эй, красотка с неимоверным носом,
У которой ни взгляда черных глазок,
Ни изящной ноги, ни длинных пальцев,
Ни лица, ни изысканной беседы,
Содержанка формийского ворюги! –
Это ты здесь считаешься красивой,
И с тобой нашу Лесбию сравнили?
О деревня! О век бездарный, жалкий!
_____________________________________________________________
Обращено к любовнице некоего "формийского ворюги": из других стихов Катулла известно, что ее зовут Амеаной, а «ворюга» – это помощник Цезаря по имени Мамурра (из города Формий); впрочем, у Катулла он чаще упоминается не под собственным именем, а под малопристойной кличкой. С этими персонажами мы встретимся также в №№ 41 и 105.
Деревня – в подлиннике «провинция» (возможно, Галлия, где Мамурра нажил огромное состояние).
41
Амеана, истасканная в стельку,
Десять тысяч с меня за что-то клянчит, –
Да, та самая, с непомерным носом,
Содержанка формийского ворюги.
Эй, родные, опекуны бедняжки!
Собирайте друзей, врачей зовите!
Девка явно больна: сначала бредит,
А очнувшись, еще и денег просит!
_________________________________________________
Десять тысяч сестерциев – фантастически высокая цена за любовные услуги.
Первая строка в подлиннике грубее, чем в нашем переводе.
Последние две строки подлинника испорчены и переводятся условно; возможно иное чтение: «...девка больна, в зеркало не смотрится и не понимает, как она выглядит!»
75
Лесбия, мой рассудок тобой окончательно сломлен
И доведен до того, что не способен теперь
Ни относиться к тебе хорошо – если станешь хорошей,
Ни перестать любить – что ты со мной ни твори.
__________________________________________________________
Снова важнейшая для Катулла оппозиция любви-желания и любви – доброго отношения (cр. № 72).
Детям до 16 лет не рекомендуется.
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус,
Два развратника, Фурий и Аврелий!
Оттого, что мои стихи игривы,
Вам почудилось, будто я нескромен?
Что за вздор! Целомудренным и скромным
Должен быть сам поэт, но не стихи же!
Небольшая игривость придает им
Остроту, обаянье и способность
Разжигать нестерпимое желанье –
Не у пылких и без того подростков:
У мужей бородатых и солидных,
Что и членом-то лишний раз не двинут.
Что же вы – прочитав о сотнях тысяч
Поцелуев, сочли меня кастратом?
Ох и вставлю я вам и в рот и в анус!
__________________________________________________
* Это и отповедь Фурию и Аврелию (с которыми Катулл перебранивается и в некоторых других стихах), и яркий поэтический манифест («Целомудренным и скромным должен быть сам поэт, но не стихи же!»), и – самое любопытное – логический парадокс типа «Все критяне лжецы»: «Стихи мои непристойны, а я чист – но если вы решите, что я чист, то я накажу вас крайне непристойно – но ведь и это только стихи! Каков же я на самом деле?..»
Строчки 5 – 6 получили широчайшую популярность в латинской литературе.
110
Авфиллена! Достойных подруг нельзя не восславить:
Сколько назначат – берут, что обещали – дают.
Ты же вечно берешь и уходишь, не выполнив долга –
Это обман и грабеж, равных которому нет.
Честная держит слово, а скромная не обещает.
Но обещать и не дать, деньги вперед получив –
Это уж полный разврат! Такое гнусное блядство
Может позволить себе только последняя блядь.
_________________________________________________________________
P.S. Этого стихотворения в книге нет.
8
Катулл, кончай терзаться на пустом месте.
Что кончено, то кончено, – о чем думать?
Когда-то было светлым для тебя солнце –
Когда ты радостно бежал на зов девы,
Которую любил, как никого в мире;
Когда ты в восхищении играл с нею,
Желавшею того, чего и ты жаждал,
Тогда и было светлым для тебя солнце.
Теперь она не хочет – брось и ты мысли
О том, что не вернется. Не страдай даром,
Наоборот, будь тверд и все стерпи стойко.
Прощай, о дева. Все снесет Катулл стойко,
Не будет ни о чем тебя просить – тут-то
Сама начнешь казниться и придешь в ужас,
Увидев, что осталось от твоей жизни.
Кому ты будешь в радость? Кто теперь будет
Тобою любоваться, называть милой?
Кого ты будешь целовать, кусать в губы? –
Э, нет, Катулл, решил быть твердым – будь твердым!
____________________________________________________________________________
Героиня – по-видимому, Лесбия. Примечательно, что здесь нет обычного катулловского мотива – упоминаний об изменах возлюбленной. То есть, вероятно, это лишь начало их разрыва, и Катуллу еще только предстоит узнать об изменах Лесбии, но это случится очень скоро – к следующему стихотворению.
Написано редким размером – «хромым ямбом».
77
Руф, я верил тебе, я считал тебя другом – все даром!
Даром? О нет, цена слишком высокой была!
Ты меня предал; твое вероломство прожгло мне всю печень,
Ибо ты отнял все, что было дорого мне.
Как же бесславен конец нашей дружбы, казавшейся вечной;
Как же мучителен яд горестной жизни моей.
_________________________________________________________________________________
Обращено, по всей видимости, к оратору Марку Целию Руфу, ставшему любовником Лесбии-Клодии.
Их связь известна из истории, так как имела громкое продолжение: «В 56 г., уже вдовою, она [Клодия] обвинила своего молодого любовника Целия Руфа в попытке отравить ее, защитником Целия выступил Цицерон, враг обоих Клодииных братьев, и в своей речи «За Целия» начертил такой портрет Клодии, эмансипированной женщины без стыда и совести, напоказ щеголяющей развратом, что этот образ прочно запомнился потомству...» («Гай Валерий Катулл Веронский», с. 196–197).
72
Ты говорила когда-то, что лишь о Катулле мечтаешь,
Даже Юпитер – и тот мил тебе меньше меня.
Как ты была дорога мне! – не так, как плебею подружка,
Но как родному отцу дороги дети его.
Лесбия, я прозрел. И пусть я горю все сильнее –
Знай, что с этих пор я презираю тебя.
Спросишь – как так? – отвечу: влюбленный в ответ на обиду
Не перестанет любить, но перестанет ценить.
___________________________________________________________________________________
Это – мучительное усилие выработать терминологию для описания эмоций и отношений.
В последней строке – ключевая оппозиция любви-желания (amare) и любви – доброго отношения (bene velle), которая встречается затем и в № 75.
46
О как пахнет весной и теплым ветром,
Как безропотно бури равноденствий
Уступили весеннему Зефиру!
В путь, Катулл! От фригийских гор и пастбищ,
От Никеи с ее тяжелым зноем
И роскошной землей – лети к великим
Городам славной Азии! Как сладко
Бьется сердце в предчувствии свободы,
Как по странствиям ноги стосковались!
До свиданья, друзья мои. Мы вместе
Уезжали – а возвратимся порознь,
И по-разному, и – боюсь – нескоро.
____________________________________________________
На отъезд из Вифинии весной 56 г. в свите Меммия. Вифиния с ее главным городом Никеей была страной плодородной, но полуварварской и разоренной недавней войною, обратный же путь лежал мимо старинных греческих городов эгейского берега Малой Азии, всегда привлекавших внимание римских туристов. Морской сезон на Средиземном море открывался в середине марта, но в равноденствия и в солнцеворот перебивался опасными бурями. Весенний западный ветер Зефир считался при этом более «добрым» у римлян, чем у греков, потому что на Италию он дул с моря, а на Эгейское море с холодных гор Пинда.
Вероятно, поездка Катулла в Вифинию в свите претора Меммия имела двойную цель: с одной стороны – обогатиться и обеспечить себе возможность дальнейшей карьеры, а с другой стороны – забыть неверную Лесбию. По-видимому, ни одна из целей не была достигнута: последнее стихотворение о Лесбии датируется уже 55 годом до н.э., а что касается обогащения, то Катулл в нескольких стихотворениях (не вошедших в наше издание) жалуется, что поездка принесла ему вместо наживы одни лишения, и честит своего начальника. Создается впечатление, что и отъезд Катулла из Вифинии был внезапным и самовольным (что, вероятно, ухудшило перспективы дальнейшей карьеры).
P.S.
Отголоски этого стихотворения:
1. К трубам серебряным Азии вечно летящая - Армения, Армения! (Мандельштам) - Ad claras Asiae volemus urbes.
2. У Цветаевой в "Поэме воздуха" через строчку: "Предзноб блаженства" и "бури равноденствий". Я перевела "Бьется сердце в предчувствии", а у Катулла "mens prae-trepidans", именно "пред-зноб"! (См. "Записи и выписки", стр. 396)
43
Эй, красотка с неимоверным носом,
У которой ни взгляда черных глазок,
Ни изящной ноги, ни длинных пальцев,
Ни лица, ни изысканной беседы,
Содержанка формийского ворюги! –
Это ты здесь считаешься красивой,
И с тобой нашу Лесбию сравнили?
О деревня! О век бездарный, жалкий!
_____________________________________________________________
Обращено к любовнице некоего "формийского ворюги": из других стихов Катулла известно, что ее зовут Амеаной, а «ворюга» – это помощник Цезаря по имени Мамурра (из города Формий); впрочем, у Катулла он чаще упоминается не под собственным именем, а под малопристойной кличкой. С этими персонажами мы встретимся также в №№ 41 и 105.
Деревня – в подлиннике «провинция» (возможно, Галлия, где Мамурра нажил огромное состояние).
41
Амеана, истасканная в стельку,
Десять тысяч с меня за что-то клянчит, –
Да, та самая, с непомерным носом,
Содержанка формийского ворюги.
Эй, родные, опекуны бедняжки!
Собирайте друзей, врачей зовите!
Девка явно больна: сначала бредит,
А очнувшись, еще и денег просит!
_________________________________________________
Десять тысяч сестерциев – фантастически высокая цена за любовные услуги.
Первая строка в подлиннике грубее, чем в нашем переводе.
Последние две строки подлинника испорчены и переводятся условно; возможно иное чтение: «...девка больна, в зеркало не смотрится и не понимает, как она выглядит!»
75
Лесбия, мой рассудок тобой окончательно сломлен
И доведен до того, что не способен теперь
Ни относиться к тебе хорошо – если станешь хорошей,
Ни перестать любить – что ты со мной ни твори.
__________________________________________________________
Снова важнейшая для Катулла оппозиция любви-желания и любви – доброго отношения (cр. № 72).
